Я ЗНАЛ, ЧТО ХОЧУ СТАТЬ
РЭПЕРОМ
КОГДА МНЕ БЫЛО 14.

 В тот же год я встретил Пруфа. Все было так, как я написал в «Yellow Brick Road». Я был на ступеньках средней школы Osborn High, куда шел Пруф, неся флаеры шоу талантов: «I had told him to stop by / And check this out sometime / He looked at me like I’m out my mind shook his head like white boys don’t know how to rhyme /1 spit out a line and rhymed birthday with first place / And we both had the same rhymes that sound alike / We was on the same shit that Big Daddy Kane shit with compound syllables sound combined / From that day we was down to ride somehow we knew we’d meet again somewhere down the line».

Всё что я знаю. Часть 1.

 В Осборне, бывало, Пруф затаскивал меня в столовую, чтобы биться и разводить дураков. Мы получали деньги. Пруф говорил: «Ставлю 20 баксов на белого пацана». Это была теория «у белых нет чувства ритма» — никто не думал, что белый мог выиграть. Пруф задавал бит, стуча по столу, и мы шли по кругу, и я выигрывал всех, кто хотел биться. Одного за другим. Мы шли домой и делили деньги. Прибыль» бывала большой — мы были как акулы в бассейне. Но до людей стали доходить слухи об этой игре, так что нам пришлось придумать новую. Вот когда я начал разрисовывать джинсы и кофты. Пруф убил бы меня, если б узнал, что я говорил это людям, но его первый рэп-псевдоним был Maximum. Я написал «Maximum» на его джинсах. Я был серьезно настроен на дело. Я выводил краску на ткани, чтобы сделать границы букв, потом красил внутри. Я воровал краску — я когда -то был немного клептоманом. Я носил пуховую кофту, она была из перьев и всякой такой фигни и у нее были здоровенные карманы. Так что я набивал их маленькими бутылочками краски для ткани. Моей клиентурой были чуваки из окрестностей, которых приводил -ш^.:* Пруф. Он говорил, чего хотят люди, а я говорил: «Как думаешь, сколько мне за это взять?» Если было $60, я давал ему $20. В то время это были для меня большие деньги, как вторая работа. Лучше, чем фабрика, на которой я работал — обдувка песком, готовка на кухне и очистка оборудования — это разрушало мои руки. Как-то Пруф привел одного парня, он хотел Eazy-E сзади на джинсовой куртке. Eazy-E с пистолетом. Когда я начинал рисовать, я не понимал, как долго это займет. Все больше и больше людей хотели разрисовать свою одежду, и заказы стали откладываться. Пруф говорил: «Эй, чувак хочет свою куртку с Eazy-E. Ты когда закончишь?» Eazy был на всю спину. На всю работу ушло, наверно, бутылок 20 краски, которые я спер.
Пруф научил меня стоять на своем и быть мужиком. Он был первым, кто показал мне как нужно драться. Если тебя никогда не били, ты боишься быть побитым, потому что не знаешь каково это. Пруф заставил меня переступить этот начальный страх. Мы с ним боксировали на голых кулаках. Мои удары были такими размашистыми и открытыми, что Пруф постоянно сбивал меня. На Dresden Street жил неотесанный чувак, байкер, который часто стоял у забора и смотрел, как мы деремся. Он всегда кричал: «Давай, Маршалл, вставай! Ты что, девка что ли? Вставай!» А Пруф говорил: «Черт, лежи, чувак, лежи». Но я всегда, блять, вставал. Пока Пруф не добивал
меня почти до бесчувствия, и я просто просил: «Только не выбей мне зубы! Пожалуйста?!» Он не давал мне расслабиться ни на минуту. Когда после мы заходили домой, с окровавленными кулаками, уставшие и вымотанные, мы с Пруфом делали упражнение, когда один из нас подбирал слово, а потом смотрели, как много слов мы могли срифмовать с ним. Либо брали пять слов и рифмовали с ними минуту. А если кто-то не справлялся, получал по лицу. (Шутка.) Мы дрались как братья, но настоящей ссоры между нами никогда не было. Была какая-то связь, которую нельзя было разорвать. Мы дрались из-за самых тупых вещей. Однажды я не встретился с Пруфом, назначив встречу, потому что разговаривал с девчонкой по телефону. Когда я, наконец-то, появился, Пруф сказал, что уже не хочет играть в баскетбол. Я бросил ему мяч, а он сел на переднее сидение моей машины. Он бросил мяч на пол в машине, закрыл дверь и надулся. Мы не разговаривали две недели. Это было странно, потому что мы работали в одном месте — Little Caesars. Как-то, проходя, он ударил меня полотенцем по заднице. «Ах ты говнюк!», я побежал за ним и у нас началась война на полотенцах. Неожиданно, мы снова стали друзьями.

 Перед тем, как я пошел в 9-ый класс, мы с матерью переехали на Dresden Street на восточной стороне Детройта. Я все еще ходил в свою старую школу — дорога была суровей зимой! — но я проводил время, зависая в Osborn High School с Пруфом.

ХИП-ХОП СТАЛ
МОЕЙ ДЕВУШКОЙ, ТЕМ, КОМУ Я МОГ ДОВЕРЯТЬ,
ЛУЧШИМ ДРУГОМ.

Мой дядя Ронни впервые ввел меня в хип-хоп, когда мне было 11. У моей бабушки он был поздним ребенком, и, несмотря на то, что он был моим дядей, мы были почти одного возраста и вместе росли детьми в Миссури. Ронни сам записывал кассеты. Он жил в трейлерном парке, у него было два радио с кассетными деками. Одну он использовал как битбокс. Он нажимал воспроизведение — я отчетливо помню, как это было -потом нажимал запись на второй деке и читал под бит.

«That faggot walking down the street / He think that he have a funky beat / Huh-huh, look at him, combing his underwear / He thinks he’s bad, I think he’s sad / But the only reason I am glad /1 am the king of the funky beat /1 know what’s going down». Я сделал копию и взял кассету домой и постоянно слушан ее. Тогда я понял, что хочу сам делать это — читать. Я не касался хип-хопа до этого. Я слушал Майкла Джексона и New Edition, ну вы знаете, «Cool ItNow». Но даже в «Cool It Now» они читали рэп в конце. Я слышал рэп раньше самым первым был «Jam on It» от Newcleus, по радио. Как-то Ронни принес саундтрек к фильму «Breakin’», на нем была тема Ice-T «Reckless». После того, как я послушал кассеты Ронни, я начал собирать все: рэп постарей, типа Mantronix. Я выучил наизусть текст «Тhе Message». И все начало сливаться воедино.

В начале 6-ого класса 3 пацана, с которыми я ходил в школу, научили меня танцевать брейк. Они бросали на пол кусок картона в школьной библиотеке и приступали к делу. Мы жили в общежитии в Саванне, штат Миссури, и с друзьями выходили на игровую площадку со своими картонками — мы привлекали девчонок со всего комплекса. Это было круто! Некоторое время я не видел Ронни, потому что мы с мамой переехали обратно в Детройт. Когда мы на лето приехали в Миссури, Ронни ударился в хэви-метал. Это очень сильно доставало меня. Я знал слова песни LL Cool J «I’m Bad» от а до я. И я, стоя на дороге к дому Ронни, читал ее, выдавая шоу проезжающим машинам.
Никто не мог отличить меня от LL’a!

License to Ш от Beastie Boys сыграл для меня большую роль. Очевидно потому, что они были белыми парнями, читающими в преимущественно черном стиле музыки. И они были просто прикольными. Одно из лучших живых хип-хоп выступлений, которое я видел еще ребенком, был тур Run-DMC «Tougher than Leather». Beastie Boys открывали шоу и они вынесли огромный член на сцену. Хип-хоп был таким живым в то время. Выступление означало все. Если ты лажал, тебя освистывали, прогоняя со сцены. Потому что хип-хоп всегда остается реальным. Мне нравились Beastie Boys потому, что они были самими собой — они не выпендривались. Миллионы детей по всему миру были привязаны к тому, откуда они пришли. Когда Beastie Boys впервые выступили, они заработали себе уважение в андеграунде. Все строилось на этом. Они были собой — это помогло мне понять, как расслабиться и быть самим собой, давало мне чувство, что я могу просто подняться и раскачать майк, закачать миллионы. То, чего хочет начинающий рэпер. Я проводил много времени один — так хип-хоп стал моей девушкой, тем, кому я мог доверять, моим лучшим другом. В нем было столько эмоций: LL мог читать о девчонках, a Rakim, с его игрой слов, мог проникнуть действительно глубоко. Boogie Down Productions могли по-настоящему научить тебя чему-нибудь — что действительно невероятно, когда ты просто слушаешь музыку под настроение. У Masta Асе были удивительные навыки рассказывания историй -его мысли были настолько яркими.

Я ездил на своем Mercury Tracer, отдавая свои кассеты в музыкальные магазины. Именно так все и начиналось. 

Эмси были реальными людьми, которые одевались как и ты. Они носили Адидас, как и ты. Хип-хоп был грубым, и я понимал его язык. Он складывал вместе слова и говорил вещи — вещи, которые были у меня на уме: смешные, злые или грустные. Он давал мне уверенность, когда люди понимали, о чем я говорю. Помог мне лучше общаться с девчонками. Он был ритмичен, а ритмичные вещи — как баскетбол — помогают мне выразить себя.
Все эти рэперы и группы были моими учителями, а я был очным студентом хип-хопа. Думаю, вы можете проследить по частице от всех в том, что я сделал.
Первый раз, когда я читал рэп в настоящем клубе, был в подростковом возрасте. Я был чертовски молод. Один из тех моментов, когда ты хочешь попробовать, посмотреть, годишься ли ты для этого. Это было ужасно.
Все происходило на вечеринке под названием The Rhythm Kitchen. Я пришел с друзьями. Глупо — но без Пруфа. Я попытался посмеяться над собой и сказал в тексте что-то типа «сгаскег» или «попку» {белый, оскорбительно}. По какой-то причине я подумал, что прикольно будет подзадорить толпу, но это было большой ошибкой. Я сказал, может, три слова и мгновенно поднялся свист. Этот опыт был одним из худших. Я думал: «Твою мать! Ни хрена я не хорош в этом». Я ушел домой с поджатым хвостом.
Прошло много времени, прежде чем я снова выступил перед публикой, но я продолжал читать. Я записывал песни при любой возможности, но из-за оборудования, которое у нас было, мне приходилось делать все с первого раза. Если я сбивался, я должен был все начинать сначала. Поэтому я не только писал песни — я заучивал их наизусть. В то время я был в группе Bassmint Productions — моей первой рэп-группе. Готовые записи мы отдавали Lisa Lisa и парню по имени DJ Dick — они были ведущими на радио в Детройте и крутили шоу «Ореп Mic» по вечерам в пятницу. Они открыли нам путь, призывая людей послушать нас.
Марк Басе {Mark Bass} услышал нашу песню «Crackers and Cheese» по радио, и она ему понравилась. Он и его брат Джефф {Jeff} владели студией F.B.T. -Funky Bass Team. Он позвонил Lisa Lisa и спросил: «Кто это?» Мы поговорили с ним в эфире, все свелось к тому, что мы поехали к нему на студню и записали демо из трех песен.

Я был слишком молод. Это было слишком рано для моей карьеры. У братьев Басе были связи, они дали послушать наше демо парням из Elektra Records. На лейбле сказали: «Eminem звучит слишком молодо». Мой голос был действительно писклявый (Не то, чтобы он не был таким и на «Му Name Is», но об этом позже). За полученное вознаграждение и немного денег помимо этого я начал записывать больше на F.B.T., Марк Басе, послушав, сказал, что ему нравится. Так он потихоньку начал пускать меня иногда записываться бесплатно. Он видел, что я подхватываю инициативу. Я записывал собственные кассеты и выпускал свои синглы. Я сам нарисовал вкладыш. Вкладыш был мультяшным, а песни назывались «Fuckin’ Backstabber» и «Biterphobia».
Когда кассеты попали ко мне, я даже не знал что с ними делать. Я ходил по району, отдавал их в музыкальные магазины, но они не продавались. Я может продал копии три. Прослушивая эти записи теперь — они отстой, но, наверное, они не были отстоем для того времени.
Когда мне было 18, я запутался в том, по какому пути мне идти: я был хорош в рэпе, но не великолепен. Я думал, может я буду лучшим баскетболистом, чем рэпером. Я серьезно рассчитывал добиться карьеры профессионального баскетболиста. В тот год я играл достаточно хорошо. Я играл на двух площадках — на одной я был лучшим, на второй — вторым лучшим, если тот чувак приходил. Он был выше меня и мог выполнять данки.
Баскетбол был большим вызовом, как и рэп. Vanilla Ice сделал почти невозможное для белого парня, добившись уважения в рэп-музыке. У меня с Пруфом была мечта, и мы играли по-крупному. Мы рванулись за золотом.
Пруф бросил работу в Little Caesars. Он сказал: «К черту все это, я полностью отдамся хип-хопу». Он стал отращивать дреды и был на пути, чтобы стать самой известной в Детройте фигурой в хип-хопе.
Пруф приходил в Little Caesars со своей на то время группой Five Elements. Однажды на парковке мы включили друг другу свои песни — это был определяющий момент для меня, потому что я понял, что могу продолжать. Пруф думал, что моя песня лучше, чем его! Он сказал: «Мне нужно вернуться в студию!» У нас была конкуренция, но в хорошем смысле. Она помогла мне вырасти как писателю, как артисту. После он приходил и включал еще больше песен. Он тусовался с Jaydee (J Dilla, Покойся с миром) и брал биты у него. Звук был таким чистым, в сравнении с ним мое дерьмо звучало плохо. Его биты были крутыми. Если слушать те кассеты, стиль рифмования Пруфа до сих пор звучит круто. За ним наблюдали Tommy Boy Records, и он мотался туда сюда в Нью-Йорк. Все считали, что Пруф будет первым, кто подпишет контракт на соло-запись.
Где-то в 1992 я переехал в другое место в восточной части Детройта, на Novara Street (я упоминал ее пару раз в текстах, например в «Mockingbird»). Наш дом был полон холостяков. Несмотря на то, что у меня была девушка, она не находилась там постоянно. Поэтому когда я возвращался с работы в одиннадцать часов, мы сидели на крыльце, попивали спиртное и читали друг против друга, т.е. фристайл. У одного из соседей, моего друга Butter’а, был майк и проигрыватель.
Денон Портер {Denaun Porter}, Коп Artis в D12, тоже бывал там. В итоге он стал работать с нами в Little Caesars, я отдал ему свою спальню, чтобы он смог поставить свое оборудование. Я спал на диванчике, мне было не важно. Это был честный обмен — ведь парень делал для меня биты. Мы ходили в настоящие студии, типа Mo Master, как только у нас была возможность. И лучше было записать свой куплет за один-два подхода, потому что в кармане было всего 40 баксов, а это аренда студии всего на час.
Денон жил со мной, Ким и Хэйли и на Fairport Street, когда Хэйли только родилась. Пруф обосновал в подвале небольшую студию на четверых. Это были первые шаги создания D12. Но мы этого пока не знали. Мы все были друзьями и компаньонами, в основном через Пруфа и сцену Детройта. Был Bizarre, конечно все знают Биззи. Денон и его друг Kuniva читали вместе и назывались Da Brigade. Bugz познакомил меня со Swift’oM, он был в группе Rabeez с рэпером Bareda -они были круты. Все мы читали и записывались вместе, потому что иногда это позволяло экономить средства. Нам приходилось делиться ресурсами — в Детройте жилось скудно.
С Деноном и его битами, читать вшестером было жестко. Была сильная конкуренция относительно того, кто будет на каком треке, сколько отводится времени на каждого. Если им нравилось, как я зачитал, мы останавливали кассету и решали, кто будет следующим. Так все стояли около моего подвала и ждали своего шанса. Каждый был напряжен. Мы заключили договор — договор неизвестных. Тот, кто первым выбьется, вернется за остальными.
Рэп всегда был для меня как несбыточная мечта, но это все, что у меня было. Потому что, действительно, что мне было делать со своей жизнью? У меня была маленькая дочь. Нас с Ким постоянно либо выселяли, либо наш дом закрывали под снос, либо грабили.
Нам пришлось переехать к родителям Ким на какое-то время — на чердак. Там невозможно было встать в полный рост. Мы положили на пол матрац и называли это спальней. Я слушал биты на стерео и писал рифмы. Я понемногу становился отшельником. Я считал, все, что мне нужно сделать — записать новое демо. Я придумаю как его продать. Но я замедлился на некоторое время. Разгребал дерьмо в жизни, дерьмо в доме. Но Пруф всегда был со мной. Он вытащил меня с того чердака. Он как-то позвонил мне вечером и сказал мне прочитать один из куплетов по телефону. Сказал прийти в Hip Hop Shop, чтобы узнать какую реакцию я получу. Тогда все изменилось.

 Я записал пару вещей с парнем по имени Skam — я говорил об этом в треке «Stan». Он рэпер, но еще и классный художник комиксов, он рисовал все для The Slim Shady LP и портреты членов D12, как мы выглядим, когда просто болтаемся. Bizzy с кружкой хип-хоп пива. Я -мумия, представляющая 313. Kuniva в шипованном шлеме, Коп Arris с монтировкой и Swifty с мешком налички. Сумасшедше выглядящий робот — это Proof. И DJ Head (в сосуде), он ездил с нами в турах и был ди-джеем в Hip Hop Shop.

 НIP HOP SHOP ИМЕЛ ДЛЯ
МЕНЯ ОГРОМНОЕ ЗНАЧЕНИЕ

Когда Морис Мэлоун {Maurice Malone) открыл Hip Hop Shop, это был магазин одежды. Потом он стал проводить по субботам сессии свободного майка. Пруф вел их, устраивая битвы и соревнования по рифмованию. Морис по-настоящему поддерживал местную сцену. Hip Hop Shop был как Аполло — ты мог быть освистан раньше, чем говно, если не был внимательным. Это было место для тех, кто хотел сделать себе имя, и не только в Детройте — по всему миру. И публика не принимала херни. Они слышали херню — они сваливали.

Пруф был мозговитый парень. В тот день он все спланировал. Мне он сказал, что намечается большая битва и что я должен прийти в конце, когда все начнут расходиться — так мне будет проще туда попасть и получить оценку от меньшего числа людей. Он сказал: «Приходи, посмотришь, понравится тебе или нет. Если нет — ты не будешь обязан возвращаться сюда».
Так я и сделал — пришел за 20 минут до конца битвы. Год был 95-ый. Я зачитал и получил оценку — она была безумной. Люди прыгали и кричали. Тамошние авторитеты спрашивали: «Пруф, ты где нашел этого чувака?»
Я стал ходить туда каждую неделю, подстраивая рабочий график под выступления. Я стал уверен в том, что должен продолжать — и я начал побеждать людей. Я был единственным белым, кто выступал там, и я получал любовь и, наконец-то, уважение, о котором мечтал. Пусть и в маленьком кругу — это было неважно. Меня наконец-то приняли.
Впитывая всю энергию, я возвращался на следующей неделе, и на следующей, и на следующей. Я стал зависим от охов и ахов публики. И с каждым разом толпа увеличивалась. Я начал делать свое имя в Детройте и, к тому же, мне платили за выступления. Все это для меня имело большое значение.
По-настоящему я начал делать шаги после того, как связался со своим менеджером, Полом Розенбергом {Раи] Rosenberg} в 95-ом. Пруф, конечно, познакомил нас, когда я выиграл вторую ежегодную большую битву в Hip Hop Shop (Я был против А-Ля Мир {La Peace}, которого я порвал на А-Ля Части). Пол уехал в Нью-Йорк, чтобы стать адвокатом, но я оставался с ним на связи и в конечном счете выслал ему демо-кассету. Это был костяк, который позже стал The Slim Shady ЕР. Пол послушал кассету — он считал, что материал был намного лучше, чем на Infinite, понимаете? Он нашел какой-то платный телефон, чтобы позвонить мне в Детройт. Он стоял на улице в Манхэттене, его телефонная карточка заканчивалась -он звонил, чтобы спросить, может ли он быть моим менеджером и начать продавать мой материал.

Последнюю песню, которая была на демо 97-ого, я так никогда и не выпустил, она называлась «SIim Shady» — самое начало было потеряно! Также на демо были песни «ЗЧо One Is Iller Than Ме», «Low, Down, Dirty» и «Dumpin’».

Я остался с Полом, когда поехал в Нью-Йорк на концерты, что он пробил, хотя у меня уже был менеджер на то время. Наши со старым менеджером пути разошлись, когда мы кантовались у него дома в Astoria, Queens — я разозлился из-за сэндвича. Чувак собирался в Burger King и не спросил, хотел ли я чего-нибудь поесть, зная, что у меня нет денег. Черт, у меня не было даже доллара в кармане. На что я сказал: «Знаешь, пошел ты! Какой ты на хер менеджер?» Я всегда думал, что если ты хочешь быть чьим-то менеджером — ты веришь в него. Инвестируешь в него, делаешь рисковые ставки — это как бросить кость.
После Hip Hop Shop я стал выступать в битвах покруче. В 97-ом я поехал на Scrible Jam в Огайо. Моим соперником был чемпион — Juice. Он выиграл первый раунд, я выиграл второй. Мы должны были биться еще, чтобы выявить победителя. Я узнал, что у его менеджера все соревнование было на подмазках, и что он крутил пластинки. В последнем раунде я выставил против него все, что было — потом облажался и сбился. Juice использовал строки, которые явно были написаны ранее — они были выстроены идеально. Что-то вроде: «This dude wants to stand here and act like he can drop lines /1 just walk right past his ass like a stop sign». Публике сорвало крышу. Juice выиграл приз. Все вокруг хлопали.
Я вернулся в Детройт в депрессии, полностью подавлен. Немного погодя приступил к записи оригинальной версии «Rock Bottom» — представлена на The Slim Shady LP. Это серьезная, грустная песня. Во время той сессии Марк Басе и я узнали, что парень, который, мы думали, предоставит нам контракт с Jive Records, просто работал на приеме почты, и не имел никаких связей. Я окончательно впал в депрессию, в состояние «пропади все пропадом». В ту ночь в студии я впервые попробовал наркотики. Я съел горстку таблеток Tylenol 3s. Все, о чем я тогда думал, было закончить песню, и о том, что это будет последняя песня, которую я запишу. Слава богу, у меня не было толерантности к этому дерьму, и я выблевал все в ванной. Пришлось взять рубашку Марка, чтобы пойти домой.
Пришло время лететь в Лос Анджелес на Rap Olympics, где я побил и обошел всех рэпперов. Я дошел до последнего чувака. Метафоры складывались сами. В раунде я читал фристайл, затем подкидывал написанную ранее оскорбительную рифму. Вся фишка во фристайле состоит в том, что ты говоришь оскорбление, зная, что всем оно понравится, а так как все будут кричать — они не услышат несколько следующих за ним строк. Так что можно говорить все, что угодно.
В финальном раунде я должен был выйти на сцену один на один, лицом к лицу, мужик против мужика. Но чувак, Otherwize, зашел за видео экран и вышел с обратной стороны — позади читающего меня. Получилось, что передо мной не было никого, чтобы порвать. Я не помню ни одной его рифмы, которые он кричал мне в лицо, о том, что вздрючит меня, перережет горло, убьет меня. Не знаю, была ли там рифма вообще. «Bitch I’ll kill you! I’ll fucking drill you! I hate you! I fucking degrade you!» Так вот он меня побил. Приз за первое место был $500 и Ролекс, не знаю, настоящий или нет, но мне нужны были деньги, а $500 были настоящие.
Я был взбешен из-за того, что проиграл в последнем раунде, потому что в Детройте я был непобедим. Было трудно принять поражение от Juice’а, когда я сбился в первый раз, а потом еще раз с лажать на Rap Olympics на ком-то, кто и близко не на уровне Juice’а… Я сдался, я проиграл. Когда я уходил с Rap Olympics, Дин Гайстлингер {Dean Geistlinger) из Interscope — он работал ассистентом у Джимми Айвина {Jimmy Iovine} в офисе — подошел и спросил, могу ли я дать ему свое демо. Я был в таком хреновом настроении, что просто бросил в него кассету.
Все, о чем я тогда думал, было: «И что мне теперь делать?» Потому что я возвращался домой, где не было ничего.

Я записал Infinite в 1995, мой первый альбом. Продал от силы копий 70 и не получил хорошей ответной реакции. Я еще не нашел себя. Многие говорили, что я звучу как Nas — в свое время он имел сильное влияние. Но у меня вышел альбом, и я не мог сказать такого. The Slim Shady ЕР — другая история. Альбом поднял шум в андеграунде, сайты не могли удерживать его в запасе. Мне стали звонить по поводу выступлений.